Ненавязчивое христианство Достоевского
В этом году исполнилось 140 лет со дня смерти Ф. М. Достоевского. И пусть в его книгах нет прямой проповеди Христа, но дух у них узнаваемо евангельский.
Почему, когда нам нравится или не нравится творчество писателя, мы переносим это на него самого? Мы не говорим: «Я (не) люблю романы Достоевского», мы говорим: «Я (не) люблю Достоевского». Являются ли подобные фразы просто сокращением для удобства разговорной речи или здесь есть какая-то подсознательная интуиция?
В одной из своих книг наш современник, нобелевский лауреат по литературе Орхан Памук по своему обычаю делится жизненным наблюдением: «Что есть чтение, если не постижение сознания другого человека?» Любое слово всегда несет на себе отпечаток личности. Оно не может быть нейтральным и объективным на 100%, оно обязательно так или иначе отражает образ мышления и мировоззрение автора. Поэтому, читая роман Достоевского, мы знакомимся с самим Достоевским.
Мое первое знакомство с оным, как и у многих других, состоялось в старших классах. Тогда в школьную программу входило «Преступление и наказание».
«Что есть чтение, если не постижение сознания другого человека?»
Федор Михайлович невероятно ответственно подходит к своим произведениям, поэтому прежде чем приступить к делу, всегда настолько подробно и основательно описывает действующих лиц, условия их жизни и обстоятельства встречи, что дочитать до завязки самого сюжета – дело не из легких.
В книге очень много описаний внешности, помещений, переживаний, ночных кошмаров. Даже диалоги больше похожи на сборники монологов. И подробностей, мягко говоря, очень много. Они, конечно же, все нужны и не являются просто литературным приемом для создания атмосферы – все детали, которые так старательно выписывает Достоевский, обязательно несут смысловую нагрузку. Но в мои юные 15-16 лет все глубинные ассоциации, игры смыслами и внутренние логические связи прошли абсолютно мимо.
Вопреки намерению и стараниям автора поняла из написанного я весьма немного. Что не помешало мне прочитать книгу запоем. К моему собственному удивлению. Объяснить, что именно мне понравилось в романе, я не могла, но испытала самое настоящее потрясение. Это было что-то совершенно отличное от всего того, что я читала ранее.
Позднее я узна́ю, что представители советской интеллигенции часто приходили в Церковь после знакомства с Достоевским, и нисколько этому не удивлюсь. С одной стороны, в его книгах не встретить прямой проповеди Христа, но с другой – дух у них узнаваемо евангельский.
У Федора Михайловича не найдешь главного героя в белом плаще и со шпагой, представляющего собой совокупность всех добродетелей и совершенств. Достоевский вообще не склонен идеализировать людей.
Достоевский о вере не рассуждал, он верой жил. Выдают его в этом, например, отсутствие в чистом виде положительных и отрицательных героев. Все персонажи предстают перед нами как настоящие живые люди, которые на одной странице могут являть незаурядное благородство, а всего через двадцать страниц творить форменные безобразия. У Федора Михайловича не найдешь главного героя в белом плаще и со шпагой, представляющего собой совокупность всех добродетелей и совершенств. Достоевский вообще не склонен идеализировать людей. «Един Свят, един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца, аминь». Все остальные представляют те или иные отклонения от нормы. Вместе с тем писатель не пытается никого и демонизировать.
Даже однозначные, казалось бы, негодяи, как тот же Свидригайлов, показываются способными на угрызения совести и порядочные поступки.
Автор не осуждает своих героев, он их всех любит. Он не жеманничает, не брезгует говорить о пороках современного ему общества. Но с какой бы неприглядностью не представал перед нами грех человека, отвращение лично к нему он не вызывает. Это так сложно – разделять человека и его поступки, испытывать не осуждение и гнев, а боль и сожаление о падении человека, о помрачении в нем образа Божия. А Достоевский, судя по всему, так умел. Он не выносит смелых суждений, не превозносит и не порицает своих героев за те или иные их действия. Он как будто смотрит на все проблемы под другим углом. С точки зрения любви к человеку.
Это так сложно – разделять человека и его поступки, испытывать не осуждение и гнев, а боль и сожаление о падении человека, о помрачении в нем образа Божия.
Достоевский избегает линейности и черно-белых ригористичных оценок. Более того, по замечанию литературоведов, для него вообще не свойственно выражение его личного мнения. Если для других писателей характерно использовать кого-то из персонажей или «закадровый голос» как инструмент для донесения своих убеждений, то Федор Михайлович как бы предоставляет возможность читателю самому делать выводы из происходящего, он просто дает максимум входящей информации для этого. Конечно, он тоже не нейтрален, и в своих произведениях пытается донести определенную идею, но он не прилагает в комплекте массу уже готовых мыслей.
В случае с Достоевским никогда нельзя до конца быть уверенным, что же именно имел в виду автор. Наоборот, он скорее наглядно демонстрирует, что реальность гораздо сложнее даже самых удачных формулировок. И человеческие поступки – это всегда обширное поле для интерпретаций.
Легко, конечно, рассуждать, что хотел сказать автор, когда нет никакой возможности эти домыслы подтвердить или опровергнуть, но само максимальное отсутствие «я» в текстах все-таки показательно. И это тоже по-православному: настоящий христианин не эгоцентричен.
Как-то разговорились с продавцом книг, и он поделился: «Знаете, я в свое время читал письма Достоевского и был удивлен, насколько это светлый человек. Не понимаю, как он мог писать такие депрессивные книги?!» Мне всегда как-то по-детски обидно, когда романы Достоевского называют мрачными, но, с другой стороны, жизнерадостными их тоже не назовешь. Они подчеркнуто реалистичны, и хэппи-эндами нас Федор Михайлович не балует.
В жизни Достоевского Христос был. И не просто присутствовал, а был центром его жизни.
Надеешься, понимаешь, до последнего, что у Настасьи Филипповны всё образуется, а автор безжалостно и методично разрушает почву под «жили они долго и счастливо». Он не позволяет ни себе, ни читателю усомниться в том, что по-другому, как сейчас, не будет – это в природе человека. Она глубоко повреждена, и что бы мы там себе ни мечтали, в жизни чаще происходит именно так. Мир лежит во зле, и никакие идеологии, смены социального или политического строя системной поломки в человечестве устранить не могут. И если во всем этом нет Христа, то картина, действительно, вырисовывается крайне безрадостная и бесперспективная.
Но в жизни Достоевского Христос был. И не просто присутствовал, а был центром его жизни. Всё его творчество – это проповедь, но она не представляет собой очередное упражнение в риторике. Писатель не говорит нам, как надо, а как – нет. Он идет по другому пути – он христианство являет, передает его внутренний дух. И это чувствуется даже не в том, что он пишет. Ведь смысл написанного без изучения исторического и культурного контекста далеко не всегда можно с наскоку понять.
Христианство Достоевского считывается, мне кажется, уже просто в том, как он пишет: без бинарного деления на хороших и плохих; с твердой позицией относительно ересей, заблуждений и пороков, но одновременно с этим без осуждения и клеймения самих грешников; с пониманием глубины трагизма всей человеческой истории и страдания каждого отдельного человека. Поэтому никак не могу согласиться с тем, что Достоевский – депрессивный нытик. Хоть я его писем и не читала, но разделяю мнение продавца книг – удивительно светлый был человек.
Царствие Небесное рабу Божьему Феодору!
