Мученики Флор и Лавр: святые каменщики и покровители лошадей
31 августа наша Церковь отмечает день памяти святых мучеников Флора и Лавра.
– Помогите! – эхом метался среди каменных стен отчаянный мальчишеский вопль. – А-а-а-а! Папа!
Мемертин сломя голову выбежал из капища и помчался на крик. Ноги подкашивались – кричал его единственный сын. Картина, открывшаяся перед глазами, заставила жреца схватиться за сердце.
Его Лиций, надежда и смысл всей жизни, стоял на коленях посреди огромных каменных валунов строящегося храма и кричал от боли, закрывая лицо. Сквозь тонкие загорелые пальцы мальчика ручьем лилась кровь. Жрец схватил сына на руки и попытался рассмотреть рану. Увиденное заставило даже повидавших виды мужей стиснуть зубы: вместо глаза на смуглом личике мальчишки зияло кровавое месиво.
Мемертин положил обмякшее тело сына на землю и пошел на каменщиков, сжимая в руке тяжелый лом. Работающие на стройке мужчины стеной обступили мастеров, не допуская к ним разъяренного отца. Тот и слышать не хотел никаких объяснений – желание наказать обидчиков сына было сильнее, и жрец призывал на головы неосторожных каменщиков гнев всех известных ему богов.
Почти уже разыгравшуюся трагедию остановил слабый, еле слышный стон мальчика:
– Папа, не ругай их, я сам виноват! – простонал он, протягивая руки к отцу. Тот отбросил лом в сторону и, прижав к сердцу драгоценную ношу, пошел к дому. За ним мелкими рубиновыми капельками по белой мраморной пыли стелился кровавый след.
Оставив работу, к дому жреца поспешили и мастера-каменщики, уже которую неделю трудившиеся над возведением нового храма на честь богов.
Флор и Лавр – главные строители этого храма – вкладывали в него не только огромный труд своих рук, но и душу, и сердце.
Строение, надо сказать, должно было получиться величественным и необычайно красивым. Уже сейчас в очертаниях глыб серого гранита угадывались стройные колонны и портики. Отдельные вкрапления белого и розового мрамора делали огромный круглый храм еще просторнее. Казалось, что он буквально пронизан светом, льющимся из оконных арок, и массивные каменные валуны в солнечных бликах выглядели невесомыми. Даже в незаконченном виде постройка дышала особенной глубиной, оставляя ощущение живого присутствия неизвестной Силы. Флор и Лавр – главные строители этого храма – вкладывали в него не только огромный труд своих рук, но и душу, и сердце.
Обработка камня отнимала огромные силы. Когда из бесформенной глыбы мрамора после нескольких часов кропотливого труда мастера вырисовывался аккуратный, идеально прямой угол, – рабочие замирали. Это казалось и волшебством, и священнодействием одновременно.
Пилой обычно служила кремневая зубчатая пластинка, под которую подсыпали смоченный водой кварцевый песок. Каменщики редко занимались сквозным пилением. Обычно Флор делал только глубокий надпил, а затем Лавр точно рассчитанным ударом огромного молота разбивал камень на несколько частей. Весь процесс сопровождался столбом густой пыли и разлетающимися во все стороны мелкими каменными брызгами – они были настолько острыми, что порой глубоко впивались в руки и ноги зазевавшихся рабочих.
Как умудрялись оставаться невредимыми сами мастера – это было также чем-то из сферы магии.
Кто-то считал Флора и Лавра любимцами богов, кто-то – магами и чародеями, а сами мужчины трудились, не жалея рук, ревностно молясь перед началом работы. Рабочие на стройке оставались единогласными в одном – эти братья были явно не от мира сего.
Ну, а как иначе, посудите сами: какой нормальный человек будет раздавать бедным все, до последней монетки, деньги, получаемые за свой труд? Да еще при этом рассказывать о Каком-то распятом иудеями Иисусе и о вере в Него. Сами Флор и Лавр большей частью проводили время в посте, молитве и каторжном труде: ночью молились, а днем творили с каменными глыбами настоящие чудеса; ели крайне скудно, зато щедро кормили голодных и бедных. И те собирались вокруг них, трудились подсобными работниками, а в свободное время внимательно слушали тихое слово об истинной Вере.
…Жрец Мемертин молча сидел у ложа сына, пытаясь омыть от крови мертвенно-бледное личико. Мальчик лежал, не шевелясь, и только едва заметное шевеление груди в такт дыханию подтверждало, что жизнь в нем еще теплилась. Оба каменщика стояли рядом, приклонив колени. В комнате воцарилась напряженная тишина.
Я хочу веровать в Того Бога, Который исцеляет больных и возвращает зрение слепым, а не в тех богов, которые не только больных не исцеляют, но и здоровых делают больными.
– Среди наших жрецов, – внезапно нарушил болезненное безмолвие Мемертин, – есть один по имени Ерм. За несколько лет пред этим его хотели поставить в жреческое звание и привели к идолу Зевса, чтобы возложить руку идола на его голову, – такой существует у нас обряд при поставлении в жречество. Руку идола, приделанную к плечам и движущуюся в суставе, жрецы при помощи серебряной цепи поднимают кверху, а потом опускают на голову поставляемого. Когда эту руку спускали на голову Ерма, то серебряная цепь случайно выскользнула, и рука идола, упав на лицо жреца, ободрала его ногтями вплоть до костей так, что до сего дня его зубы видны издалека. И ни один бог не оказал ему помощи, напротив – ему делается всё хуже.
Мемертин вскочил на ноги и бросился к каменщикам:
– Теперь вы строите новый храм нашим богам, и они не уберегли моего единственного сына от смертельного увечья. Чем же я так прогневал их? – разрыдался несчастный.
Флор приблизился к одру и внимательно посмотрел на раненого, осенив его и себя крестным знамением. Мемертин зашелся в рыдании, но внезапно подавил крик: мальчик открыл глаза.
— Если глаз мой станет таким же, как был прежде, — тихонько прошептал он, — то я уверую в вашего Бога и буду чтить Его. Я хочу веровать в Того Бога, Который исцеляет больных и возвращает зрение слепым, а не в тех богов, которые не только больных не исцеляют, но и здоровых делают больными.
Прошло несколько часов. Флор и Лавр молились у постели мальчика. Жрец Мемертин молча смотрел на коленопреклоненных каменщиков и на розовеющие щечки сына, к которому медленно возвращалась жизнь.
Мальчик мирно спал, а жрецу хотелось кричать на весь мир о своем открытии и о Боге, не погнушавшемуся так внезапно посетить его оскверненный дымом языческого капища дом, а вместе с тем – и сердце многолетнего служителя идольской тьмы. Мемертин едва-едва улыбнулся, посмотрел на спящего сына и поднял глаза к Небу, поняв: бывшего служителя.
* * *
Те, чьими молитвами Господь даровал исцеление не только искалеченного глаза мальчика, но и израненной души его отца – языческого жреца Мемертина, и дальше смиренно продолжали свои труды на постройке величественного и необыкновенно красивого храма. Он вырастал среди серых скал, словно белая птица, устремляясь к небу и радуя взор каждого, кто приходил полюбоваться необыкновенным творением рук Флора и Лавра. Вот-вот должен был наступить день торжественного жертвоприношения на честь богов в новом храме. Областеначальник уже предвкушал момент, когда он бросит щепотку ладана на вожённую курильницу.
Флор и Лавр за огромным шелковым занавесом заканчивали работу над чрезвычайно величественной, по их словам, статуей бога богов, никого, даже краем глаза, не подпуская посмотреть за процессом. Поздней ночью мастера окончили трудиться, и перед изумленным взором трех сотен работников, оставшихся ночевать прямо в храме, предстал белоснежный мраморный крест, обернутый к востоку.
Удивительную картину можно было наблюдать той ночью в стенах языческого храма: посреди капища, там, где обычно отбрасывает темную тень бездушный идол, возносилась молитва ко Господу перед честным Его Крестом. А утром областеначальник шел к новому храму по мелким обломкам и осколкам драгоценных статуй богов, которые так и не встали на предначертанное им место. Их пустые глазницы золотым светом мерцали в лучах восходящего солнца прямо под ногами проходящей процессии.
* * *
Братьев Флора и Лавра, а также 300 работников, молящихся с ними той ночью, как и бывшего жреца Мамертина и его сына, приговорили к сожжению прямо в стенах возведенного ими храма. Правитель Иллирии Ликион на предварительном допросе попытался поговорить с каменщиками, но быстро понял безуспешность своих попыток.
В стенах храма вспыхнул костер с мучениками, отбрасывая черные языки на белый мрамор, а последнее, что увидели братья, было безоблачное небо где-то высоко-высоко вверху – Флора и Лавра не предали огню, а бросили в колодец, засыпав его землей. Но, живой источник уничтожить очень трудно – вскоре на том месте забил новый ключ.
* * *
Через много лет пастухи пригнали на водопой к этому колодцу табун лошадей – худых, изможденных, казалось, что их уже не спасити. Но те чудесным образом поправились, испив воды от источника. После обретения мощей святых мучеников на Балканах – родине святых братьев – прекратился падеж скота.
В Сербии популярно предание о том, что мученики Флор и Лавр были обучены Архангелом Михаилом искусству управлять лошадьми, а в древних иконописных подлинниках Руси есть указание изображать святых Флора и Лавра с конями, которым они покровительствуют. И до сего дня во многих храмах и музеях сохранились прекрасные иконы святых с изображением лошадей – так называемый сюжет «Чудо о Флоре и Лавре».
Очевидно с тех пор в народной памяти утвердилось почитание святых каменщиков Флора и Лавра как покровителей не только людей, занимающихся строительными профессиями, но и коневодства. Почитанием этих мучеников Церковь воспитывает в своих чадах чувство ответственности за «всякое дыхание», хвалящее Господа, памятуя слова Священного Писания: «Праведный печется и о жизни скота своего» (Притч. 12, 10).
