Нераскрытая тайна плача Христа над Лазарем
Христос плачет. Воскрешение Лазаря не стало для Него счастливым событием жизни. У Христа не было радости по поводу продленного срока тюремного заключения души в теле.
Евангельское повествование о воскрешении Лазаря у меня вызывает множество вопросов, на которые нет ответа. Я могу предположить и думаю, что буду во многом прав, если скажу, что самый большой труд и подвиг, который предстоит пройти всем нам, есть умирание. Человек в нем участвует не пассивно. Его душа и тело испытывают невиданные ранее нагрузки: эмоциональные, болевые, психические и т.п. Именно так происходит умирание в болезни.
Лазарь, как мы знаем из Евангелия, болел и умер. Он прошел этим узким мучительным коридором, ведущим из одной реальности в другую. И вот Чей-то голос призывает его пройти этот путь в обратном направлении. И этот голос не предлагает, он требует: «Лазарь, выйди вон». И при этом в повелевающем голосе звучат нотки плача…
У Лазаря нет выбора. Ему нужно опять войти в это, уже ставшее чужим для него, тело. Снова влезть в его тяжелый скафандр, который будет, как и прежде, сковывать душу болью, старостью, страданиями и тяжестью необходимой о нем заботы. Да, этому чудесному воскрешению, несомненно, будут рады сестры, им будут изумлены соседи. Но был ли сам Лазарь от этого счастлив?
Мне кажется, что нет. Он понимал, что пройдет совсем немного времени, – и ему опять придется повторять этот путь. Снова нужно будет идти тяжелой дорогой смерти.
Замечательные своей аллегорией, припудренные богословской замысловатостью толкования, говорящие о воскрешении внутреннего человека или торжестве благодати над буквой закона, мое сердце совсем не греют. Это не то, что я хотел бы услышать. Во всей этой эрудированной философской словесности нет простого человеческого понимания сути. Здесь есть некая тайна, скрытая между буквами Слова Божия. И тайна эта пропитана слезами Спасителя у могилы Лазаря. Конечно, я знаю слова того или иного святого по поводу того, как нужно эти слезы понимать. Только не согрели они мою душу. Здесь что-то другое. То, что знают только Христос и сам Лазарь, но они решили по этому поводу промолчать.
Когда вы идете к больному человеку, неся лекарство, которое гарантированно его исцелит, вы не станете плакать. Вы будете радоваться тому, что вот наконец-то ваш друг получит освобождение от мучающего его недуга. Вы будете с улыбкой подбадривать его родственников и друзей, говоря: «Ну, вот теперь все будет хорошо». Вы будете счастливы от того, что несете в своих руках свет, который сделает счастливым не только вашего друга, но и всех тех, кто его любит. По человеческому разумению это именно то, что должен был бы чувствовать и Христос, идя воскрешать Лазаря.
Но мы видим совсем иную картину. Христос плачет. Воскрешение Лазаря не стало для Него счастливым событием жизни. У Спасителя не было радости по поводу пролонгированного срока тюремного заключения души в теле. Ни Христос, на сам Лазарь этому чуду не радовались. Но так было нужно. Нужно для той миссии, ради которой Господь пришел в этот мир. Необходимо было наглядно показать невозможное тем, кто ходил за Иисусом, и тем поколениям, которые будут читать об этом событии в Евангелии.
Сын Божий вызвал с того света Лазаря, чтобы тот еще продолжал свой путь мученика Христа ради. Улыбки на лице Лазаря после его воскресения уже никто никогда не видел.
Христос в Евангелии плакал редко. Всего лишь три раза. Поэтому к Его слезам нужно отнестись с предельной внимательностью.
Первый раз Спаситель заплакал тогда, когда смотрел на Иерусалим, зная, какая судьба ожидает этот великий город. Это был плач беспомощной материнской любви. Так плачет мать, когда знает, что уже ничем не сможет помочь своему ребенку. Ее сердце ужасно болит от того, что она ничего не в силах изменить. Эта боль будет еще сильнее, если мать понимает, что можно было бы избежать этих страданий. Но при этом она также знает, что будет то, что будет. Плач Христа над Иерусалимом – это беспомощный крик Бога перед лицом человеческой свободы.
«Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели…».
Последний раз Спаситель плачет в Гефсиманском саду перед Своим Распятием. Это также был плач вселенского Человека Христа. Обратите внимание, что здесь, в этом Гефсиманском борении, нет ни малейшего намека на пафос героизма. Господь не говорит Отцу: «Я так благодарен Тебе за то, что Ты сподобил Меня пострадать ради спасения всех людей! Это так важно и так почетно. Я в восторге от этой привилегии!»
Некоторые эмоционально заряженные проповедники, бегающие взад и вперед по сцене с Библией в руках, предпочли бы услышать от Христа в Гефсиманском саду именно такие слова. Но нет, здесь все просто и по-человечески нам близко и понятно. Спаситель испытывает боль, страх, покинутость и нечто похожее на отчаяние. Но Он выстоял, потому что в центре Его жизни был Небесный Отец. Христос жил любовью и верностью Ему и знал, что может и должен безоглядно Ему во всем доверять.
Плач Христа в Гефсиманском саду для меня намного роднее и теплее, чем вся возникшая позже героическая литература о первохристианских мучениках. В этом саду плакала очень родная и близкая мне по человечности и искренности душа. Здесь Христос ближе к нам, как ни в каком другом отрывке евангельского повествования. Он не бесстрастный абсолют. Его человеческая душа во всем сродная нам. И у меня появляется уверенность, что Бог смотрит на меня во всей моей слабости, так же как Он смотрел на блудницу, пойманную на прелюбодеянии, как смотрел на плачущую вдову, потерявшую сына, на предавшего Его Симона-Петра.
Спаситель даже к Иуде, при его последнем ядовитом целовании, обращается со словом «друг». Даже к этому предателю у Христа совершенно иное отношение, чем то, о котором мы слышим в церковных песнопениях Великой Среды. И это дает моему сердцу намного больший простор для любви ко Христу, чем все те проклятия, которые сыплются в адрес Иуды в поздних сочинениях литургистов. Господь и в самом деле Любовь – великая, безусловная, милующая. Как же это прекрасно!
Первый и последний плач Христа нам понятны, ясны и не требуют каких-то дополнительных объяснений. Но между этими двумя плачами стоит плач у гробницы Его друга Лазаря. И это, как мне кажется, совсем не о том, что нам пытаются втолковать многие экзегеты. Здесь тайна, которую словами невозможно объяснить, но сердце, как всегда, видит глубже.
