Прошлое, настоящее и будущее в каноне Андрея Критского
Мариино стояние – так в народе называют утреню четверга пятой седмицы Великого поста. По обычаю, служба совершится в среду вечером, и мы снова услышим Великий канон.
Для всякого, кто внимательно вчитывался в слова Великого покаянного канона святителя Андрея Критского, не секрет, что в нем очень много ветхозаветных образов. Рассуждать о символическом значении каждого персонажа, географической местности или событии можно очень много, но давайте поговорим об общей концепции. Почему так много именно Ветхого Завета? Почему так много прошлого?
Попробуем представить себе такую ситуацию. Мы пришли к врачу на плановый осмотр, и он нам говорит, что мы больны смертельным вирусом. Вирус быстро мутирует, а потому никакие антибиотики не способны его убить, излечить нас невозможно. К тому же свойства вируса таковы, что убить нас он может как в следующую минуту, так и через десять лет и, как бы там ни было, необратимые разрушительные процессы в нашем организме уже начались.
Может, мы попросту жили мифом о том, что со смертью можно договориться, подкупить, попросить отсрочку или спрятаться от нее за крепостной стеной?
Мы прекрасно понимаем, что для любого человека, в том числе и для верующего христианина, такой диагноз был бы шокирующей новостью… Но действительно ли это именно новость? Что реально нового мы узнали? Что можем умереть в любую секунду? Так это и не новость вовсе. Как-будто нам неизвестно, что люди ежесекундно погибают под колесами автомобилей, от сердечных приступов, шальной пули и т.п. Или же, может, мы попросту жили мифом о том, что со смертью можно договориться, подкупить, попросить отсрочку или спрятаться от нее за крепостной стеной?
Но простите, прямые и негативные ответы на эти вопросы дал еще Сиддхартха Гаутама в VII веке до Р.Х., а мы, живущие через 2600 лет, делаем вид, что это для нас сюрприз. На самом деле мы попросту слишком привязаны к земному миру и живем так, как будто умирать нам не придется.
Перед лицом такой отрезвляющей новости как неизлечимая, смертельная болезнь у любого человека произойдет переориентация ценностей и устремлений. Все, что для нас имело существенное значение: хобби, цели, планы, желания и пр., становится незначительным, а то и вовсе обесценивается.
Остроту наших ошибок и грехов смерть делает еще более актуальной, она пугает, но она же и исцеляет.
Получается, что то, чем мы жили, имело для нас ценность лишь только в своей неопределенной перспективе. Только вдумайтесь… мы, разумные люди, венец Божьего творения, живем тем, что для нас самих представляет ценность лишь своей неопределенной перспективой! Но смерть уничтожает все это, она обрубает, нивелирует перспективу земного бытия, она же открывает перспективу вечности, оставляя за спиной лишь прошлое, о котором нам так часто приходится жалеть. Остроту наших ошибок и грехов смерть делает еще более актуальной, она пугает, но она же и исцеляет.
Мы все понимаем, что больны вирусом смерти, однако не всегда помним, когда им заразились. Здесь кратко нужно коснуться темы смысла искупительного подвига Христа. Понять это будет проще на контрасте с доктриной западного христианства.
В Католической Церкви принято считать, что грехопадение наших прародителей носит более субъективный характер. Все дело в том, что грех стал виной человека, посредством которой было нанесено оскорбление Божественной справедливости, и все мы наследуем эту вину. Сам же человек не способен удовлетворить нанесенное Богу оскорбление, для чего и понадобилась искупительная жертва Богочеловека, т.е. Христа.
Святитель Василий Великий как-то говорил, что смерть поглотила саму Жизнь, сразу поняла, Кого она поглотила, и тотчас же и сама была поглощена Жизнью.
В принципе, в Католической Церкви не принято воспринимать грехопадение как катастрофу вселенского масштаба, но как катастрофу непосредственно самого человека. Искупительная же доктрина Православной Церкви говорит нам о том, что грехопадение отразилось на бытии всего космоса. Изменилась вся природа, и результатом этой вселенской катастрофы стало вхождение в этот мир смерти, все мы наследуем смертность как следствие преступления Адама и Евы, действующего в нас. В таинстве Боговоплощения Господь, соединяясь с человеческой природой, входит в самое средоточие смерти и сокрушает ее изнутри. Святитель Василий Великий как-то говорил, что смерть поглотила саму Жизнь, сразу поняла, Кого она поглотила, и тотчас же и сама была поглощена Жизнью. Она, как лев, пришла похитить и растрощила зубы.
В Ветхом Завете еще не было Откровения о Троице, соответственно, никто не знал, что такое Слово, а воплощение Сына Божьего, Его подвиг и Воскресение были еще впереди. А вот ощущение смерти было, пожалуй, намного острее, чем у нас, современных христиан. Все ветхозаветные обрядовые запреты, осквернения, очищения от осквернений всякий раз напоминали человеку о его смертности и падшем положении. Ни в одном другом литературном произведении не говориться так много о смерти, как в Ветхом Завете.
Давайте теперь подумаем над тем, какое отношение все эти рассуждения имеют к канону святителя Андрея Критского?
Мы скудны и немощны, у подавляющего большинства из нас попросту нет опыта истинного покаяния.
Память о собственной, личной смерти отрезвляет нас, производит переоценку ценностей и отсекает всю нашу неопределенную перспективу этой жизни, к которой мы так привязаны. После этого мы понимаем, от чего нас спас Христос, мы осознаем необходимость усвоения плодов подвига Богочеловека, обращаем свой внутренний взор на эсхатологическую перспективу собственного спасения и видим недостижимость вечного блаженства в связи с тяжестью греховного хвоста прошедшей жизни. Перед нами встает задача избавления от греховного бремени. Вот здесь как раз и приходят нам на помощь образы Ветхого Завета, которые святитель Андрей пропускает сквозь призму собственной жизни и которые так важно прочувствовать и нам.
Мы скудны и немощны, у подавляющего большинства из нас попросту нет опыта истинного покаяния, а потому соотнесение своей греховной жизни с ветхозаветными образами – это верный помощник в деле подлинной перемены сердца. Читая канон, понимаешь, что ты своей скотской жизнью уподобляешься второму убийце после Каина и первому двоеженцу Ламеху или же братоубийце Авессалому, обесчестившему собственную сестру Фамарь и восставшему против отца Давида; понимаешь насколько ты далек от таких рыцарей веры как Авраам и Иов, насколько далек от настоящего почитания Бога, каким обладали Енос и Енох и т.д..
Если в мире безраздельного господства смерти, в мире, где еще не совершился искупительный подвиг Христа, в мире, в который не был послан Святой Дух, одни шли к страшной погибели, а другие – к святости, то насколько нам, новозаветным людям, легче уподобиться вторым и не уподобиться первым. Тем больше и ответственность наша, что мы знаем, но не думаем, можем, но не делаем, имеем, но не пользуемся.
Мы всегда должны помнить, что христианство – это не религия смерти.
Мы должны возвращаться к ветхозаветным образам всякий раз, когда перед лицом собственной смерти хотим перескочить, пускай пока метафизически или ментально, низкопробную перспективу земных увлечений и получить импульс покаяния, устремленный к вечному блаженству.
И еще одно. Несмотря на то, что тема смерти занимает существенное место в христианском мировоззрении, мы всегда должны помнить, что христианство – это не религия смерти, как это воспринимал ее тончайший критик среди русских мыслителей Василий Розанов. Христианство – это даже не религия жизни. Христианство – это религия воплощенного Бога и, прежде всего, это религия Воскресения, к которому мы все стремимся и в своем земном пути, и в Великом посте.
