В чем находить радость верующему во время гонений
6 ноября Церковь отмечает праздник иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость».
Сегодня, празднуя в честь одной из чудотворных икон Богородицы, мы величаем Ее как Радость всех скорбящих. На первый взгляд, ничего удивительного: в чем искать утешения и радости тому, кто страдает, как не в Боге, не у Той, кто к Нему ближе всех?
Но вот вопрос: а чего мы на самом деле ищем, чаем, просим? Мы ведь сейчас все и страждущие, и скорбящие. Независимо от того, каким именно образом коснулось нас то, что сегодня происходит с Церковью, той общей скорби, которой Господь посетил УПЦ, причастны все, кто является ее верным.
В чем мы нуждаемся сейчас?
О чем в нашей общей скорби мы просим Господа? Об избавлении Церкви от преследователей? О возвращении «благорастворения воздухов, изобилия плодов земных и времен мирных», о том, чтобы снова все стало так, как было раньше? Что ж, Бог властен и само время повернуть вспять.
В конце концов, вспомнить хотя бы два момента истории:
- гонение Диоклетиана, которое, в отличие от предыдущих, было тотальным, бескомпромиссным, предельно жестоким и, главное, системным, поставившим Церковь перед опасностью полного уничтожения;
- Миланский эдикт Константина Великого, уравнявший в правах гонимое прежде христианство и официальное язычество.
Эти два момента разделял ничтожно малый временной промежуток. Между отходом Диоклетиана от власти и эпохальным эдиктом Константина прошло всего семь лет. Так что несомненно Творцу под силу вернуть Церкви времена благоденствия хоть в самый короткий срок, хоть в одночасье.
Но этого ли хочет Сам Господь? И главное, это ли то, в чем на самом деле нуждаемся мы сейчас?
Что в нашей вере главное? Несомненно – Сам Бог. Следовательно, Он и только Он должен занимать в нашей жизни главенствующее положение. Так ли было у нас в годы благоденствия?
Церковь-традиция и Церковь-жизнь
За годы священства я имел возможность видеть Церковь очень разной. Я помню Ее восстанавливавшейся, приходящей в себя после гонений. Помню восстановившейся и набирающей силу. Помню благополучной в лучшие Ее годы. И сейчас, при ретроспективном взгляде на все это время, я не могу не отметить тенденцию: с нашей верой за минувшие 30 лет тоже произошли определенные метаморфозы.
Вера 1990-х была верой живой, она была опытом узнавания Церкви, опытом откровения и чуда: мы с удивлением и радостью открывали для себя то, что Бог реально действует и в Церкви, и в душе человека.
Естественно, такой опыт не мог не сказаться на жизни, он даже повседневность нашу преображал и, естественно, подчинял и действия, и слова, и мысли единой логике – логике веры и жизни по вере. Конечно, все это было неумело, несовершенно и в целом непостижимо далеко от евангельского идеала. Но так было, и это – главное.
Затем, по мере возрастания внешнего благополучия, острота веры постепенно притуплялась, и к 2010-м годам мы пришли к тому, что вера стала восприниматься не столько как жизнь, сколько как традиция. Это когда воскресные и праздничные дни невозможно представить без посещения литургии, когда для этого надевается лучшая одежда, когда на любую работу в эти дни – табу. Когда к причастию ходишь с обязательной и неизменной периодичностью. Когда в храме имеешь свое строго определенное место. Когда Великим постом черный платок – почти униформа, и не дай Бог матери попасть на крещение собственного ребенка.
И все это вроде как хорошо. Но вот нарядно одетые прихожанки в погожий воскресный день во время литургии без зазрения совести перемывают кости соседям и знакомым, стоя на церковном дворе. Вот вчерашний благообразный алтарник спешит передать через общего знакомого ближнему, что держит на него обиду. Вот позавчерашние причастницы выясняют между собой отношения на повышенных тонах, не стесняясь посторонних. Вот усердная прихожанка и член церковного совета возводят напраслину на коллегу с целью подсидеть. А вот еще одна усердная прихожанка вычитывает свою дочь за недостаточно строгое держание поста.
Став традицией, вера перестает быть жизнью. Нравится нам это или нет, но по-другому не бывает. Нигде и никогда.
Во всяком случае, поездив по миру и посмотрев на жизнь в разных, в том числе и православных, странах, я ни разу не увидел чего-либо, что опровергало бы мое утверждение.
Зато я видел официально и традиционно православные государства, которые бьют рекорды по количеству абортов и где даже священнические дети перед законным браком и последующим рукоположением успевают «пожить гражданским браком» с одной или несколькими особами, не шибко обремененными нравственными установками. И да, православие там – самая что ни на есть нерушимая традиция, даже семейные праздники не проходят без священника, и часовни на каждом перекрестке.
Радость – даже на фоне скорби
Так вот, друзья, к чему-то подобному двигались и мы. Быстро двигались. С охотой и готовностью. Пришлось Господу вмешаться. Пришлось посетить нас гонением. Скорбно ли это? Безусловно, да. Плохо ли это? Безусловно, нет. Да, мы скорбим. Но это скорбь ко спасению. Да, мы чаем от Господа и Его Пречистой Матери утешения и радости, но значит ли это, что радость возможна лишь тогда, когда не будет скорби? Является ли отсутствие страдания непременным условием радости? Если наша радость – Господь, то нет, нет и еще раз нет.
Нас гонят, нас притесняют, нас лишают храмов и святынь. Но любые попытки лишить нас веры обречены на неудачу. У нас можно отнять все, но у нас невозможно отнять Бога. Ведь именно Он – наша Радость, наше Упование и наша Жизнь.
Собственно, чтобы стяжать радость о Господе и сделать Его центром нашей жизни, мы и призваны в Церковь. Этой же цели и служат храмы, святыни и все то, что сердцу христианина важно и дорого. Но с другой стороны, никакая святыня не должна становиться для нас «вещью в себе», святыня не самоценна, она и святыня-то потому, что через нее мы приобщаемся нетленной реальности Божия Царства.
Реальность, над которой не властны никакие гонители. Реальность, которую легко и незаметно мы могли потерять, подменив ее традицией. Могли бы, если бы Бог не уберег. И уже это одно – повод для радости.
Пусть даже эта радость и будет радостью на фоне скорби.
