Откуда взялось учение о первенстве Фанара в православном мире
Как греческий богослов Иоанн Зизиулас пытается оправдать папистские претензии патриарха Варфоломея.
Антиканонические действия патриарха Варфоломея в Украине породили самый масштабный кризис в Православной Церкви со времен раскола 1054 года.
И проблема не только во вмешательстве одной Поместной Церкви в дела другой, не только в споре за каноническую территорию. Такие вещи случались и раньше. И разрыв евхаристического общения не является чем-то новым. Так было между Антиохийской и Иерусалимской Церквями, между Иерусалимской и Румынской и т.д.
Главная проблема – в попытке Константинополя навязать всему православному миру новое учение о Церкви и представить его как традиционное для Православия. А именно заставить весь православный мир, особенно «новые» автокефалии (которые появились после Вселенских Соборов), подчиниться одному центру и признать особые привилегии «Нового Рима».
До 2016 года такие претензии существовали больше на уровне теории, чем практики, и поддерживались в какой-то степени только греческими Церквями, в то время как остальным эти притязания были чужды и непонятны.
Периодически возникали дискуссии о первенстве, как, например, между РПЦ и митрополитом Элпидифором (Ламбриниадисом) в 2014 году, которые, однако, до масштабных конфликтов не доходили.
Предвестником грозы стал Критский Собор, в регламенте которого Фанар попытался закрепить свое право на созыв Вселенских Соборов. Через два года последовало вторжение Константинополя в Украину. После чего на Фанаре заявили о своем исключительном праве даровать автокефалии и осуществлять безапелляционный суд над любыми священнослужителями. Томос для ПЦУ стал квинтэссенцией папистских претензий патриарха Варфоломея и эталонным их оформлением. После таких действий Фанара открытый конфликт между Поместными Церквями стал неизбежным, и в него оказался вовлеченным весь православный мир.
Следует подчеркнуть одну особенность: претензии Константинополя на власть основываются не только на историко-канонических аргументах, но и на своеобразной богословско-догматической системе. И сформировалась эта система не вчера, а несколько десятков лет назад. Ее главным автором является митрополит Пергамский Иоанн Зизиулас. Украинцам он знаком прежде всего как участник делегации Константинополя, которая в 2018 году объезжала Поместные Церкви, чтобы поставить их перед фактом о даровании автокефалии ПЦУ.
Вот почему разбор богословской системы этого греческого иерарха необходим для понимания сегодняшних процессов. Подробный анализ – дело не одной статьи. Мы же рассмотрим общие черты этой системы.
Учение о Поместной Церкви
Основой экклезиологии Зизиуласа является учение о Поместной Церкви и Евхаристии.
Для многих привычно отождествление Поместной Церкви с Автокефальными патриархатами или митрополиями. Однако Зизиулас использует его в другом значении, а именно: Поместная Церковь – это то, что сейчас называется епархией. Анализируя евангельские и раннехристианские тексты, он приходит к выводу, что изначально Поместной (локальной) Церковью называли евхаристическую общину во главе с епископом в окружении коллегии пресвитеров (священников). Евхаристия, собрание и епископ, таким образом, являются конститутивными элементами Церкви.
Такая община, говорит Зизиулас, соединяет в себе историческое (что было и что есть) и эсхатологическое (что будет и что должно быть – Царство Божие). Главная характеристика Поместной Церкви – ее кафоличность, универсальность: в одном локальном месте, где собираются все члены Церкви этой местности, преодолеваются все природные и социальные разделения – половые, расовые, национальные, языковые, профессиональные, статусные и т.д. Каждая Поместная Церковь в понимании Зизиуласа выражает всю полноту Церкви как Тела Христова.
Главная проблема – в попытке Константинополя навязать всему православному миру новое учение о Церкви и представить его как традиционное для Православия.
На первый взгляд, все достаточно православно: Церковь, утверждает Зизиулас, это не организация, это образ жизни, сосредоточенный в евхаристии. Читая подобные рассуждения, можно подумать, что вот оно – подлинное православное вероучение. Однако, присмотревшись к деталям, с удивлением обнаруживаешь удивительную метаморфозу.
В одном из разделов «Бытия как общения» Зизиулас очень много рассуждает о том, что епископ не существует без общины, служение в Церкви немыслимо без общины, власть и харизма епископа имеют «реляционный» характер и т.д. Однако потом неожиданно он переходит к утверждению, что епископ является исключительным принципом единства общины.
В 2014 году этот тезис Зизиуласа повторит митрополит Элпидифор (Ламбриниадис) в статье «Первый без равных»: «на экклезиологическом уровне Поместной Церкви принципом единства является не presbyterium или общее служение христиан, но личность епископа!»
Возникает вопрос: если епископ является исключительным источником единства общины, то какое реальное содержание тогда имеет соборность? Как источник единства может находиться вне или над общиной?
Таким образом, уже на уровне учения Зизиуласа о Поместной Церкви можно увидеть, что соборность, община и общение у него приобретают абстрактный и противоречивый характер.
И связано это, судя по всему, со схематической диалектикой, которую он выводит из своеобразного учения о Троице, пытаясь экстраполировать эту схему на все уровни церковной иерархии.
Речь об учении о «монархии» Отца: ипостась Бога-отца является принципом (т.е. началом, источником) единства Троицы. При этом Зизиулас противопоставляет личность и сущность, утверждая, что единство Троицы обеспечивается не благодаря единой сущности, а благодаря ипостаси Бога-отца, который является «единым началом» Троицы.
Учение о первенстве
Главную роль в его рассуждениях о первенстве играет принцип «один – многие», который он извлекает путем абстрагирования из учения о Троице, о Христе и евхаристии. Согласно этому принципу, единство и общение «многих» невозможно без «одного», который у Зизиуласа без каких-либо объяснений отождествляется с «первым».
После этого Зизиулас по аналогии применяет этот принцип к иерархическому устройству в Церкви, утверждая, что на каждом уровне церковного бытия – местном, региональном и универсальном – должен быть первенствующий епископ.
Уже здесь можно обнаружить грубейшую методологическую ошибку Зизиуласа. Абстрактное сравнение Троицы и устройства Церкви без каких-либо опосредующих объяснений абсолютно недопустимо. Потому что в таком случае смешивается относительное и абсолютное и в понимание Троицы привносится недопустимая иерархия. Если Бог-отец является прообразом «первенствующего» епископа в Церкви, получается, что и в Троице он выполняет функцию «начальника», что граничит с откровенной ересью и противоречит учению Отцов Церкви о равенстве всех лиц Троицы. С другой стороны, церковная иерархия абсолютизируется и «обожествляется».
«На экклезиологическом уровне Поместной Церкви принципом единства является не presbyterium или общее служение христиан, но личность епископа!»
Митрополит Элпидифор (Ламбриниадис)
Вообще, сам «принцип аналогии» сомнителен в качестве богословского метода. Например, протоиерей Сергей Булгаков, представитель Парижской школы богословия, сравнивал Лица Троицы с половыми различиями в человеке, и Святой Дух у него ассоциировался с «женственностью». Очевидно, что применение аналогий может завести в чистую фантазию за пределы реальности. Похоже, что в случае Зизиуласа мы имеем дело с такой же фантазией.
Учение о «монархии Отца» использовал для обоснования первенства Константинополя митрополит Элпидифор в упомянутой статье «Первый без равных», где также отстаивал особый «богословский порядок» в Троице: «Церковь всегда и систематически понимала личность Отца как Первенствующего в общении лиц Святой Троицы». Вероятно, Элпидифор позаимствовал этот тезис именно от Зизиуласа, проводя аналогию между епископом и Богом-отцом.
Против такой вульгарной и примитивной аналогии между Троицей и Церковью выступает известный греческий богослов митрополит Иерофей (Влахос):
«Церковь, согласно учению апостола Павла, является Телом Христовым, основание Церкви имеет Христоцентричный, а не Триадоцентричный характер, поскольку Христос является "единым от Святой Троицы", и Он вочеловечился, то есть Он воспринял человеческую природу и ее обожил. Когда же Церковь характеризуется как "образ" или "по образу Святой Троицы", то тогда со строго богословской стороны делается смешение между богословием и икономией, и смешение между нетварным и тварным. Более того, в определении Церкви как образа Святой Троицы появляются многочисленные проблемы, которые относятся к сопоставлению между Церквами и ипостасными свойствами лиц Святой Троицы!»
Даже если сравнивать отношения внутри Троицы и отношения между Поместными Церквями, нужно предположить, что должна существовать Церковь, которая была бы источником и началом всех других Поместных Церквей, подобно тому, как Бог-отец является источником Троицы, а Христос – источником и главой Церкви. Обратите внимание на риторику Константинополя – он часто называет себя «Церковью-матерью» и «родительницей всех Церквей»! Такие претензии вовсе не случайны и обусловлены необходимостью соответствия логике абстрактного принципа «один-многие». Это практическая демонстрация того, как учение Зизиуласа влияет на риторику Константинополя.
Но дело в том, что Константинополь исторически не является источником для других Церквей. На эту роль вправе претендовать разве что Иерусалимская Церковь. Поэтому Константинополю приходится искать дополнительные аргументы в пользу того, что он является «началом» и «источником» для всех Православных Церквей. Так появляются идеологические химеры и утверждения, что Константинополь является источником чистоты православного учения и т.п. Поэтому другие Поместные Церкви якобы могут поддерживать свое догматическое самосознание в чистоте только в сопричастии с «первым престолом» Константинополя, который является носителем этого «непогрешимого» эллинизма.
* * *
Во-первых, главная ошибка Зизиуласа в том, что он считает, будто аналогия может быть основанием для учения о Церкви. Однако аналогия – это всего лишь аналогия. Церковь в реальности не является образом Троицы, а первоиерархи Церкви – не являются образом Бога-отца. Такое сравнение можно допускать разве что в качестве метафоры. Непонятно, зачем Зизиуласу понадобились такие абстрактные умозаключения, когда есть более реалистичные определения Церкви. Разве что эти умозаключения позволяют осуществлять определенные манипуляции.
Во-вторых, само содержание аналогии является некорректным. То, как Зизиулас описывает Троицу, не соответствует православному учению и балансирует на грани ереси.
И первое, и второе позволяет Зизиуласу осуществить манипуляцию, которая заключается в достаточно виртуозной «нейтрализации» понятия соборности. С одной стороны, Зизиулас постоянно повторяет, что «один» не существует без «многих». Казалось бы, это и есть обоснование соборности. Однако вторая часть тезиса превращает первую в формальность. Если источник единства «многих» заключается в «одном», который отождествляется с «первым», то соборность, таким образом, «выворачивается наизнанку» и воспринимается Фанаром с точки зрения «обратной перспективы».
В практической риторике, это выражается в отождествлении власти и ответственности. Константинополь все время повторяет, что его привилегии – это не власть, а «надграничная ответственность», причем источник этой ответственности – не в существующих Поместных Церквях, а в самом Константинополе! Перефразируя Оруэлла, тезисы фанариотов можно представить так: свобода – это подчинение, власть – это любовь, общение – мнение одного и т.д.
То есть Константинополь как бы говорит: мы же заботимся о вас, служим вам, ради вас истощаемся и терпим репутационные потери. И с его точки зрения это и является «соборностью»! Но при этом фанариоты считают, что только они знают, в чем заключается реальное благо для остальных Поместных Церквей. Соборность, таким образом, превращается в абстракцию, оторванную от реальной воли Поместных Церквей, и подменяется субъективной волей и представлением об общем благе Константинополя.
Такая манипуляция очень похожа на католическое учение о первенстве и непогрешимости папы римского. Католики так же обосновывают первенство в категориях «служения», «ответственности» и т.д. Очевидно, что все «папистские» модели в конечном счете вынуждены обосновывать непогрешимость «первого без равных».
Ошибочность таких теорий очевидна. Соборность – это не подчинение «первому», пусть даже он и мнит себя «служителем Собора» и предполагает обязательное совместное обсуждение важнейших для Церкви вопросов. В этом контексте ошибочно вообще все понимание Зизиуласом сути «общения». И это является печальным образцом того, как богословие, ориентированное на персоналистическую философию (с его идеалами свободы, личности и любви), превратилось в свою противоположность.
