Польская автокефалия 1924 года и страсти по автокефалии в Украине
Сторонники Томоса часто проводят паралелль с провозглашением Польской автокефалии. Насколько уместны такие сравнения и принесла ли автокефалия пользу Польской Церкви?
И прежде всего Польский Томос вспоминается потому, что Константинопольский Патриархат тогда ссылался на «неканоничность» включения Киевской митрополии в состав Русской Православной Церкви в XVII веке. Небезынтересным представляется вопрос: адекватны ли такие параллели между особенностями получения автокефального статуса Православной Церкви в Польше и современной ситуацией в украинском Православии?
Часто можно наблюдать, что проавтокефальные украинские религиоведы, аргументируя необходимость автокефалии Украинской Церкви, пытаются, во что бы то ни стало, найти прецеденты в истории мирового Православия. Любой специалист-историк (в т.ч. и историк религий), прослушавший на первых годах обучения курс специальной исторической дисциплины «Методология исторической науки», знает, что исторические «параллели» и аналогии всегда очень условны, они имеют свои оговорки и границы. Профессиональный историк никогда не будет изобиловать такими аналогиями, тем более полагать их во главу угла своей аргументации, поскольку понимает, что историческая реальность, каждая эпоха и ситуация – единственно неповторимая, с огромным количеством таких же неповторимых предпосылок, причин, факторов и т.д. В таком подходе нарушается базовый научный принцип историзма, поскольку современные процессы экстраполируются на прошлое, и наоборот, что категорически недопустимо.
Но даже если исторические примеры формально и похожи на ныне имеющие место в Украине, если они привели к обретению автокефалии конкретной Православной Церкви в прошлом, значит ли это, что данный пример может быть каноническим прецедентом? Вполне резонны в данном контексте соображения православного богослова ХХ в. протопр. А. Шмемана, который, в контексте размышления над рецепцией канонических норм, указывает на ущербность такой методологии в рамках православного понимания Предания. Он отмечает: «…Не все «прошлое», в силу того, что оно прошлое, можно отождествлять с Преданием. В XVIII веке Вселенский престол «упразднил» сербскую автокефалию. Не так давно он «признал» еретическую «Живую Церковь» в России. Московские епископы повторно рукополагали епископа, избранного в патриархи. В то или иное время все существующие Православные Церкви установили свою «юрисдикцию» в Америке. Являются ли все эти факты «каноническими прецедентами» просто потому, что они имели место в прошлом и были узаконены обиходом? Не ясно ли, следовательно, что само «прошлое» следует оценивать и что критерий такой оценки не «фактический» («это было»), а экклезиологический, то есть состоит в отнесении всего к неизменному учению Церкви, к ее сущности?»[1]. Этот же авторитетный богослов следующим образом определяет и само понятие автокефалии: «Автокефалия предполагает Церковь, имеющую длительный опыт самостоятельной жизни, которая достигла вполне церковной зрелости и органического внутреннего единства». Именно от этих исходных позиций мы и будем отталкиваться.
Итак, обратимся к историческим фактам. По окончании Первой мировой войны геополитическая ситуация в мире изменяется: передовые империи, игравшие основную роль в геополитике, прекращают свое существование, а на их обломках возникают новые государственные образования. Одним из таких образований была Польская Республика, в которую были инкорпорированы западноукраинские и западнобелорусские этнические земли с примерно 5-ю миллионами православных, которые находились в юрисдикции Русской Православной Церкви. По данным переписи населения 1931 г., православными в Польше назвали себя около 12%.
Польские власти в выстраивании государственно-конфессиональных отношений сделали ставку на Римо-Католическую Церковь. На присоединенных территориях шла тотальная и целенаправленная полонизация, конфессиональное давление, поскольку как в социуме, так и в среде правящих кругов укоренилась мысль: если поляк, то обязательно католик. Православных иерархов власти (этот проект запустил и курировал представитель Министерства вероисповеданий и общественного просвещения Мацей Ратай) поставили перед фактом: существование Православной Церкви в Польском государстве возможно только в отрыве от Русской Церкви, т.е. в автокефальном статусе. Тяжело не согласиться с оценкой лидера самосвятской УАПЦ В. Липковского: «Польша XVIII-го века осталась Польшей и в XX-м веке, разве только еще больше за свое порабощение приобрела ненависти к православию»[2].
В 1921-1922 гг. в среде православного епископата Польши обостряются противоречия, проецирующиеся на низшее духовенство и мирян. Образуются две группы, противостоящие друг другу. Первая, во главе с митр. Георгием (Ярошевским), – благосклонно настроенная к польскому правительству, стремившаяся к автокефалии Церкви; вторая (епископы Владимир (Тихоницький), Елевферий (Богоявленский), Пантелеймон (Рожновский), Сергей (Королев)) – высоко ценила каноническую связь с Русской Церковью и резко негативно относилась к автокефалии. Начинаются преследования со стороны государственных структур несговорчивых епископов Елевферия, Пантелеймона, Сергия и Владимира по надуманным обвинениям, и в конце концов их устраняют от реального управления епархиями, оставив лишь лояльных к властям[3]. Вместо отстраненных епископов (были прямые указания министра исповеданий А. Пониковского) рукоположены в архиерейский сан те священнослужители, которые полностью разделяли уступчивую позицию митрополита Георгия.
Следует сказать, что и сам Ярошевский понимал, что польская власть настроена решительно и не станет идти на уступки. Как свидетельствует участник Собора епископов Польской Церкви 1922 г., на котором решался вопрос о дальнейшей судьбе Церкви, свящ А. Громадский, Ярошевский прямо заявил членам Собора, что «снимает с себя ответственность за возможные со стороны Правительства репрессии по отношению к Православной Церкви, какие могут явиться в результате неподписания конкордата, вследствие отказа от подписания Епископов» (имелись в виду вышеуказанные несогласные архиереи).
Характерно, что митрополит Георгий делает формальные шаги для канонического оформления Польской автокефалии, обращаясь к Патриарху Московскому Тихону. И тот, конечно же, категорически отказывает ему в этом, аргументируя этот отказ тем, что православный народ Польши является частью русского народа[4].
Противостояние внутри Церкви было настолько накалено, а значительная часть духовенства настолько негативно воспринимала митрополита Георгия, что в 1923 г. душевнобольной архимандрит Смарагд (Латышевский), запрещенный в служении за несогласие с автокефалистским направлением епископата, выстрелом из револьвера убивает Ярошевского. Как свидетельствует современник тех событий А. Громадский, митрополит Георгий оказывал сильное давление «по отношению к непослушным», которое и привело к «мученической его кончине». Ситуацию по дальнейшему устройству Церкви в Польше берет в свои руки помощник митрополита епископ Дионисий (Валединский), последовательно продолжающий линию своего предшественника.
Автокефалию Церковь в Польше таки получает в 1924 г., с благословения Вселенского Патриарха Григория VII, который выдает официальный Томос, обосновывая свое право ссылкой на «незаконность» подчинения Киевской митрополии Московскому Патриархату в XVII в.[5]. Московская Патриархия не признала эту автокефалию, справедливо считая ее «неканонической». Даже самосвят В. Липкивский резко негативно оценивал эту автокефалию, назвав факт предоставления Томоса Вселенским Патриархом «позорной узурпацией и мошенничеством», поскольку «патр. Тихон имел к ней гораздо больше права»[6]. Как справедливо отмечает украинский диаспорный историк С. Савчук, которого трудно заподозрить в пророссийских симпатиях, польское правительство «проигнорировало эту Церковь до такой степени, что даже pro forma не спросило ее духовенства и верующих их мнение в этом деле...» [7]. Кроме того, все больше в церковных кругах появлялась информация об откровенной «покупке автокефалии». На данный момент уже точно установлено, что автокефалия «стоила» польскому правительству «12000 английских фунтов стерлингов». При этом имели место банальные торги между представителем польского правительства и Вселенским Патриархатом. Более детально эту проблему изучил украинский историк А.В. Стародуб[5].
Понимая зыбкость и каноническую неоднозначность этой автокефалии, польское правительство инициирует и оплачивает поездку представителей Польской Церкви по другим автокефальным Церквям, с целью признания каждой из них новой экклезиальной автокефальной единицы[6]. Следует сказать, что некоторые из Предстоятелей автокефальных Церквей (например, Болгарской, Сербской) прямо указывали польской делегации на тот факт, что необходим прямой диалог и признание их автокефалии еще и Русской Церковью[7]. Не признала эту автокефалию и Зарубежная Церковь.
Принесла ли Православию в Польше навязанная светскими властями автокефалия пользу? Дальнейшие события показывают, что нет.
Продолжались притеснения православных в Польше со стороны католиков, при молчаливом согласии правительства (вот здесь уж точно налицо параллели с современным состоянием канонического Православия на Украине). Православный современник отмечал: «Огромное большинство притеснений, которые испытывала Православная Церковь, имеет своим источником именно яркую нетерпимость и даже человеконенавистничество, которые проявляют католические церкви, власти и духовенство»[8].
Юристконсульт Синода Православной Церкви в Польше К.Н. Николаев писал о юридической подвешенности и бесправности положения Церкви, в которые поставила ее власть: «...С момента основания независимого Польского Государства, ясно намечалась одна тенденция: разорвать наследственную связь правовых начал и быта Православной Церкви... тратятся значительные усилия на то, чтобы Православную Церковь в Польше лишить права и возможности опираться на тот законодательный материал, который создал ее правовое положение и который до сих пор никаким законом не отменен...»[1].
Вот как характеризовал отношение власти к Церкви когда-то приверженец автокефалии митр. Алексий (Громадский): «Я знаю хорошо и то, как относилась к православной вере на Украине Польша... Не только в теории, но и на практике, так как никто другой, а именно я, не жалел себя, и посреди зимы объезжал те селения, где неистовствовала «ревиндикация душ» и не без положительных последствий спасал украинские души от окатоличивания»[2].
Трудно не согласиться с проф. Н. Стоколос, которая фиксирует: «Государственная политика относительно Православной Церкви прослеживалась в наличии двух взаимно исключаемых концепций: во-первых, ее ликвидации и, во-вторых, ее «организационной перестройки» в нужном государству направлении... Первая, «ликвидационная», доминирует на Холмщине и Подляшье, а также в пограничной с Советской Украиной полосе, на Волыни; вторая, «организационная» – на других территориях, заселенных православными, хотя и здесь государство пытается применять методы первой концепции»[3].
Лишь за первый год под лозунгом т.н. «ревиндикации», по официальным данным, правительство отобрало около 400 церквей[4]. Отбирали не только бывшие костелы, когда-то переданные имперской властью Православной Церкви, но и храмы, которые никогда не принадлежали ни католикам, ни униатам. При прямом содействии польских властей сносили целые соборы, как, например, шедевр архитектуры Александро-Невский собор в Варшаве, который был варварски разрушен[5]. В конце 1930-х годов на Холмщине и Подляшье польские власти начинают кампанию массового закрытия храмов, передачи их римо-католикам, а то и прямое разрушение. По подсчетам проф. М. Шкаровского, из 378 православных храмов (1914 г.) на 1939 год в Польше насчитывалось лишь 47, 124 было разрушено, 35 – сожжено, а 175 – передано римо-католикам[6]. Как ни парадоксально, но антиправославную дискриминационную политику польского правительства критиковали даже представители «научного атеизма» в СССР[7].
Не решила автокефалия и внутрицерковных проблем. Среди таковых следует отметить глубокий разрыв иерархии (которая, по мнению К. Николаева, была под прямым управлением правительства) и мирян, жесткие идейные столкновения националистически настроенной околоцерковной украинской интеллигенции и представителей русской традиционной духовной культуры. Одним из камней преткновения была т.н. «украинизация» богослужения и церковной жизни в целом. Украинские национальные круги требовали от духовенства массового перехода на украинский язык, при этом большинство духовенства и мирян, особенно сельский сегмент, выступали против «украинизации» богослужения и внедрения в традиционную обрядность, прямо обвиняя в этом «польскую автокефалию»[8].
Польские власти, при декларативном заявлении о невмешательстве, de-facto поддерживали украинских националистов, как противовес православным традиционалистам, которые тяготели к общерусской церковной традиции. А с принятием Положения 1938 года Церковь даже епископа самостоятельно не могла рукоположить, необходимо было обязательное согласие министра исповеданий. То есть уступчивость польским светским властям представителей православной иерархии не гарантировали свободы Церкви, ни внутренней, ни внешней.
Таким образом, параллели украинской конфессиональной современности и ситуация с получением автокефалии в Польше 1920-х годов, мягко говоря, натянуты и совершенно не корректны.
Во-первых, в Польше были полностью зачищены несогласные с автокефализационной линией епископы, остались лишь провластные, но при этом они были каноническими иерархами, получившими юрисдикционный статус «церковной области» от Патриарха Тихона и выступавшими как епископы местной Церкви. В то время как на территории современной Украины, кроме поместной УПЦ во главе с Митрополитом Онуфрием, имеющей общение со Вселенским Православием, имеются как минимум две раскольнические альтернативные группы – УПЦ КП (предстоятель которой находится под анафемой, признанной всеми автокефальными Церквями) и УАПЦ, которые не находятся в единстве даже между собой.
Во-вторых, инициатором прошения Польской автокефалии, при том, что власть принимала откровенно заинтересованную позицию (вплоть до покупки автокефалии), все-таки выступал собор польских епископов. В случае же с нынешней ситуацией, инициировали процесс автокефалии светские власти (при том, что 35 ст. Конституции четко фиксирует отделение Церкви от государства) при поддержке раскольнических групп. И это усложняет ситуацию, потому как непонятен конечный получатель этой автокефалии.
Еще более непонятной является позиция Константинопольского Патриархата, представители которого заявили о готовности рассмотреть предоставление автокефалии «Православной Церкви в Украине». Но возникает логический вопрос: какой из церквей (УПЦ КП, УАПЦ), если каноническая УПЦ этой автокефалии не просила?
В-третьих, если Патриарх Варфоломей пойдет путем своего предшественника Григория VII и аргументирует Томос отсылкой к истории «несправедливой» передачи Русской Церкви Киевской митрополии в XVII веке (что, скорее всего, так и будет, исходя из тезисов его доклада на Синаксисе), то непонятно, что делать с теми епархиями, которые не входили на то время в состав Киевской митрополии, но сейчас входят в государственные границы Украины и в каноническую территорию УПЦ?
Как видим, путь Польской Церкви к автокефальному статусу был достаточно сложен и небезупречен ни с морально-этической, ни с канонической стороны, да и своими печальными последствиями для Церкви. Исходя из этого, вряд ли польский пример может быть историко-каноническим прецедентом для украинской автокефалии. К сожалению, широкая общественность, активно выступающая за автокефалию, так и не поймет православной экклезиологической реальности – автокефалия не может быть самоцелью, это не панацея и не инструмент, а итог внутрицерковного единства Поместной Церкви. Поэтому, даже технически провозглашенный Константинополем в одностороннем порядке Томос еще больше атомизирует и расколет украинское православное общество и отложит уврачевание кровоточащего раскола на неопределенное время.
[1] Шмеман А., протопр. Собрание статей. 1947-1983 / протопи. А. Шмеман ; сост., подгот.: У. С. Шмеман, Н. А. Струве, Е. Ю. Дорман. – М. : Рус. путь, 2009. – 896 с. – С. 552.
[2] Василь (Липківський). Відродження Церкви в Україні 1917-1930 рр. / митрополит Василь (Липківський). – Торонто: Вид-во «Добра Книжка», 1959. – 335 с. – С. 96.
[3] Свитич А.К. Православная Церковь в Польше и её автокефалия / А.К. Свитич // Православная Церковь на Украине и в Польше в ХХ столетии. 1917-1950 гг.: Сборник. – М.: Крутицкого патриаршего подворья. 1997. – С. 87-293. С. 120
[4] Свитич А.К. Православная Церковь в Польше и её автокефалія… – С. 120.
[5] Мартирологія Українських Церков: Документи, матеріали: У 4 тт. / Упор., ред. О. Зінкевич, Т. Лончина. — Т. 1. Українська православна церква. — Торонто-Балтимор: Смолоскип, 1989. – 1207 с. – С. 610-612.
[6] Василь (Липківський). Відродження Церкви в Україні 1917-1930 рр…. – С. 99-101.
[7] Савчук С., Мулик-Луцик Ю. Історія Української Греко-Православної Церкви в Канаді: У 5 тт. / С. Савчук, Ю. Мулик-Луцик. – Т. 1. – Вінніпег: Екклезія, 1984. – 616 с. – С. 380.
[8] Стародуб А. В. Ціна питання: До 80-ї річниці з дня підписання Патріаршого і Синодально-канонічного томосу про визнання автокефалії Православної церкви в Польщі / А. В. Стародуб // Людина і світ: науково-популярний релігієзнавчий ж-л. – 2004. – №7. – С. 18-23.
